Анатолий Афанасьев - Мелодия на два голоса [сборник]

Сестра покачала головой, отгоняя дикую мысль о таком лекарстве, но все-таки, добрая душа, сняла трубку и с кем-то посоветовалась.

— Как ваша фамилия? — спросила у Кирилла. Он ответил.

— Посидите в приемной, я позову.

Кирилл вернулся к сидячей очереди. Одна девушка ему приглянулась, печальная, красивая, тонкая, в темном вязаном платье и с книгой. "Алена тоже бы так сидела, с книгой, — подумал он, — все они с книгами. Только я с гаечным ключом".

Он улыбнулся сам себе в пропахшей карболкой приемной.

— Воробьев! — крикнула сестра. — Возьмите халат и ступайте на третий этаж в седьмую палату.

Николай Павлович лежал на боку, и от этого лицо его сперва показалось Кириллу искривленным, странно приплюснутым. Шторы в маленькой комнате были приспущены, свет падал на сидящую у изголовья толстую женщину, видно, жену мастера. Женщина сидела неподвижно и сгорбившись и глядела куда-то на стену, как будто дремала с открытыми отекшими глазами. Молодая медицинская сотрудница в сером халате — врачиха или сестра — листала журнал на тумбочке и при появлении Кирилла вежливо кивнула ему. Это была сцена не из того мира, откуда прибыл Кирилл. Но не она поразила его. Рядом с кроватью высилось и струилось странное металлическое диво со стеклянными, как лампы, блестевшими бачками, опутанное резиновыми алыми шлангами и один шланг страшно тянулся и впивался в голую руку Николая Павловича. В стеклянных сосудах побулькивала зеленая жидкость, пары взвивались пузырьками. Кирилл испугался.

— Что это с тобой делают, Николай Палыч? — спросил он.

— Капельница это, чудак, — спокойно и даже громко ответил мастер. — Облегчают мои нечеловеческие страдания. Я уж привык… Садись, вон, на стул.

Кирилл сел, стараясь не глядеть на шланги и на пол, а только на лицо Николая Павловича, спокойное, неузнаваемое, бледное лицо. Болезнь истончила губы, нос, скулы, но взгляд мастера был, как прежде, пристален, широковатые к вискам скулы придавали ему вопросительное выражение. Кирилл подумал, как, наверное, обидно ему, мастеру, здесь быть, среди запахов лекарств, в присутствии двух женщин, на пороге чего-то таинственного и темного. Кирилл поежился и представил, как и ему придется когда-то так же вот лежать.

— Как ребятки? — спросил Николай Павлович ровным голосом, в котором, как и в его лице, не осталось красок.

— Ничего, работаем полегоньку. Мы с Егоровым насос починили.

— Починили, — сказал мастер утвердительно и прикрыл глаза.

— Ступайте, — быстро шепнула Кириллу сестра. — Не видите разве? Ступайте!

— Пусть сидит, — проворчал Николай Павлович, не размыкая век. — Сиди, Воробей.

— Больно, что ли? — неудачно спросил Кирилл.

— Больно, — согласился Николай Павлович. — Да не в том дело. Уходить, понимаешь, не хочется. Зачем уходить от такой хорошей житухи. Хорошо ведь живем, Воробей. Счастье кругом нас. Знаешь ты, в чем счастье?

— Нет.

— В людях. От людей не хочется уходить. Очень с людьми приятно быть, вот что.

Толстая женщина, жена, завсхлипывала. В словах мастера не было ни суеты, ни ужаса, но в них текла мощная, как река, печаль. Сила была такая в этих простых словах, что схватило Кириллово сердце и перевернуло железной рукой.

— Мастер, — жалобно сказал он, — что же я-то такой сопляк перед тобой. Как мне быть?

— Счастья много, — весело повторил мастер. — Ты не в себя приглядывайся, Воробей. Вокруг гляди. Чудесное время вокруг. Не обижайся, если чего, на людей. На себя обидься. Спасибо, что навестил… Поклон всем нашим.

Растерянно оглянулся Кирилл, хотел — привстать, да не смог. Солнце сбоку резало стекло в окне на желтые пластины. Сестра безразлично листала журнал. Кирилл вздрогнул, показалось ему, дверь скрипнула. "Кошка, что ли, гуляет, — подумал он, — Откуда кошка?"

— Ах! — выдохнула толстая баба, и сестра отшвырнула журнал. Кирилл вернулся глазами к больному, но того уже не было в живой палате. Белело безмятежное в улыбке лицо, губы приоткрылись от боли.

Умер мастер.

На лето Алена осталась в городе. Подруги поспешили в Коктебель, присылали оттуда восторженные письма.

"Ах, Аленький, какой это берег, какие здесь милые, чуткие, удивительно интеллигентные люди! Какие горы, какое ласковое солнце. Боже мой, почему ты не с нами?.."

Алена сама не знала, почему она не с ними. Правда, Вера Петровна прихварывала, но она частенько летом болела, сердце ее не терпело жары. Значит, не было никакой причины особенной оставаться в городе, так — каприз.

Дни тянулись вялые, томительные, в безделье и полузабытьи.

Изредка звонили знакомые мальчики, кто на дачу звал, в лес, якобы по ягоды, кто в театр. Алена всем сухо, без удовольствия отказывала и об этом тоже по вечерам вспоминала с досадой.

С темнотой она гуляла одна по набережной, представляла себя романтической, одинокой женщиной, у которой черт знает как поломана жизнь, а душа полна воспоминаниями.

"Я не жалею. Нет, я ни о чем не жалею. Я счастливой была. Я счастливою, мама, была".

Кто это написал? Так просто и так замечательно, тонко, близко.

"И я тоже ни о чем не жалею, — думала Алена. — Да и о чем жалеть? Разве я делала подлое, разве кого обижала со зла?"

Однажды она подумала, что было бы любопытно встретить Кирилла, диковинного парня, появившегося откуда-то из неведомого манящего мира и так вдруг исчезнувшего. Где он, что с ним? Почему никогда не снимет трубку, гордый человек, не позвонит, не скажет: привет, Алена.

С ужасом и тоской Алена поняла, что мысли о Кирилле постоянно были в ней, созревали в ней, нечеткие, и, может быть, из-за этих неясных мыслей она и осталась в Москве.

Открытие удивило ее. Кирилл Воробьев не мог стать ей близким человеком, мужем, значит, она не могла думать о нем всерьез. Навязчивое видение мучило ее. Кирилл, наклонившись сизым лицом к рулю, ведет свою машину, а из-за поворота, как кузнечики, выпрыгивают под колеса озорные велосипедисты. Скрипит тормоз, кренится кузов — удар, тишина. Сизое лицо Кирилла, как у мертвого, безмятежно.

— Приехали, — говорит он.

И улыбается ей.

Ночью приснился такой же сон, только там, во сне, за рулем была она, а Кирилл обнимал ее сбоку, дерзко, пылко. И опять было крушение, и мальчишки-велосипедисты, и сизое лицо Кирилла, слившееся с туманом.

Она не знает, что с ним теперь? Может, он уже в тюрьме, сидит на нарах и мечтает получить лишнюю пайку хлебца. Он влюбился в нее и потерял голову, а так бы мог счастливо жить, не зная беды. Какой стыд!

Наконец она стала думать о нем постоянно. Читала ли книгу, глядела ли в зеркало, готовила ли маме диетический борщ, — неясное лицо всплывало перед ней. "Ну что же ты, Кирилл, — с досадой говорила она, — послушал глупую шальную девчонку. Разве могу понять я, что к чему в этом сумасшедшем мире? Я только учусь, а ты взрослый". Она негодовала и отворачивалась, как будто он был рядом. Вера Петровна часто заводила разговор об Алениных женихах. Побаивалась, что дочка останется в девках. Именно такие, она знала, красивые гордячки бывают несчастливы. О каком женихе мечтала Вера Петровна? А вот о каком. Чтобы он был как ее покойный военный муж. Не представляла человека лучше, добрее. К Вере Петровне еще иной раз приходил ночами муж, который умер. И во сне он был живой, живее всех, молодой был, юный, такой, каким учился в академии. Голос его, глуховатый и властный, она помнила, и вздрагивало ее пожилое тело от милого голоса.

Алена сказала матери:

— Помнишь, мама, ко мне приходил такой смешной парень с пробитой головой? Помнишь?

— Помню, — отвечала Вера Петровна. — Я ему варенья дала с собой баночку. А почему ты спрашиваешь, Аленький?

— Почему, почему. Вспомнила, вот и спросила. Нипочему.

Насторожилась Вера Петровна.

— Помню, — сказала она. — Но зачем он тебе?

— А он хороший, — сказала Алена. — Из-за меня машину разбил всмятку.

— Какую машину, господи? — всплеснула руками мать. — Нет у него никакой машины, окстись. Машины покупают солидные, обеспеченные люди, а не мальчишки с завода. Обманул тебя, дурочку маленькую. Да если бы и машина, что с того. Не с машиной жить, с человеком.

— Так уж сразу и жить, мама.

Алена смеялась, а Вере Петровне заплакать было впору от дочкиных смехов. В конце концов, она сама, Вера, не княжеского роду и понимает что к чему. В теперешнее время не то, что было раньше, у кого голова на плечах, тот учиться идет, делает крепкой свою судьбу, не болтается, как пробка в проруби. А тот, кто не учится, кто баклуши бьет да к девицам льнет, — тот пустой человек, шалопай, разбойник. Ой, легко ошибется Алена со своим доверчивым сердцем.

Алена поехала к Белецкому домой. Ей открыла сестра Кирилла — Наташа. На ней был грязный передник, и кисти рук заляпаны мыльной пеной, — стирала.

Похожие книги на "Мелодия на два голоса [сборник]", Анатолий Афанасьев читать полностью, без сокращений.

Анатолий Афанасьев - Мелодия

Анатолий Афанасьев - Мелодия

Анатолий Афанасьев - На

Александр Афанасьев -

Анатолий Землянский - После